(Быль)
В одно казачье учебное заведение за рубежом прибыл преосвященнейший законоучителем и настоятелем храма. При нем и иеромонах-служка, пол века в затворе проведший. Все хорошо, только дьякона нет. Был един протодьякон, да и тот, не дождавшись приезда владыки, преставиться изволил.
В канцелярии учебного заведения бухгалтер был — плотный мужчина, лет под сорок, с черными, как смола, вьющимися волосами и такою же окладистой бородой, родом с Дона. Приглянулся он владыке,: уж больно подходящ под дьякона... и голосом Бог не обидел, и водку глушит, что твой протодьякон митрополичий.
Слава Богу, уговорил... Перед Великим постом в дьякона рукоположил. А тут шутники животы надрывают: «Эх, отец Петр, тебе Стеньку Разина без грима играть, а не Силе бесплотной служить».
А отец Петр сделает постное лицо да и огрызнется: «отойди от меня, сатана».
Вот подошла Пасха. Отслужили заутреню — честь честью. Утром по персоналу с визитами пошли: владыка и дьякон. Владыка стаканы с вином только к губам приголубливал, приличия ради. Отец Петр, чтоб гостеприимных хозяев не обидеть, до дна опорожнял, хоть бы что, — ни в одном глазу, разве что походка более важная стала, как у протоиерея.
Поздно вечером к одностанишнице Дьяконовой пошли, похристосовались, как полагается. Сели за стол... Владыку ко сну от усталости клонить стало. Гости позевывали, — языки за день начесали вдоволь. Чтобы сон разогнать, кто то на гитаре заиграл и запел: «Раздушка казак молодой, что не ходишь, что не жалуешь ко мне...»
— «Что не ходишь, что не жалуешь ко мне...» подхватили стройно гости. — Хозяйка — дама дородная, лет пятидесяти, стукнула каблучком лакированной туфельки об пол, махнула белым платочком и поплыла по комнате в народном танце. Белое платье мелькало перед глазами отца Петра. Чем-то далеким, родным пахнуло ему в лицо... вспомнилась молодость... Дон... родная станица. Затуманились слезами глаза... Дьякон медленно поднялся со скамьи. Хозяйка дома делала ему «вызов».
«Кабы дали мне да ворона коня...» лились захватывающие душу звуки: в них чувствовались ширь и приволье родных степей...
«Эх, ма!» — рявкнул дьякон и, быстрым движением заткнув полы рясы за пояс, «врезал» вприсядку.
Владыка проснулся, протер глаза: «дьявольское наваждение».
Мелькали с задором алые лампасы дьяконских шаровар... «скакала б, плясала б по лугам» оживленно пели гости, глядя на преобразившегося дьякона...
Песня кончена... Танцоры пожали друг другу руки. Гости аплодировали. Понуря голову, шел дьякон на свое место, серая действительность давила его.
Что сделал преосвященнейший с отцом Петром «за малодушие» — неизвестно, но дьякон с тех пор никогда не хотел об этом вспоминать.
Беренс.
РК № 27 Март — Апрель 1950 г.
