Иногда я вытаскиваю из папки «Карту Дорожник Области Войска Донского, составленную в Областной чертежной Войска Донского в 1887 году». Это все, что осталось у меня из вещественных доказательств моей принадлежности к Родному Краю. Я ее очень берегу. Карта на хорошей бумаге, наклеенной на тонком полотне, еще сохранила приличный вид несмотря на длинный путь, проделанный вместе со своим хозяином.
На карте округа области оттенены красной краской; надписи населенных пунктов сделаны красивыми печатными буквами; указаны расстояния в верстах между этими пунктами, часть Азовского моря, реки, железные дороги. В северо-западной части карты на стыке с Екатеринославской и Харьковской губернией химическим карандашом сделаны некоторые дополненния — указаны виднейшие населенные пункты этих губерний и пути-дороги, пройденные автором во время гражданской войны. Сколько воспоминаний!...
Наша станица находится именно в этой части карты на левом берегу Донца, который и служит границей. Переехав Донец, сразу же попадаешь в среду хлебосольных хохлов хлеборобов Украинцев. С этими крестьянами у нас — казаков — всегда были хорошие взаимоотношения. Даже иногда с ними роднились. Но как только казачий лампас попадал в среду рабочих, шахтеров гор. Луганска и его окрестностей — положение резко менялось. «Чига гостропузая; Сим лит кичку воевали...» были обыкновенными приветствиями. Это был безпокойный и опасный элемент, способный на крайности. Именно эта среда и дала потом самый большой процент красной гвардии. Мы — казаки учитывали это и принимали свои контр-меры. Даже поездка на базар в Луганск не всегда была безопасной и мы старались ездить группами.
В одну из таких поездок мне, еще молодому человеку, и пришлось познакомиться с дедом Фирсом Ивановичем — приятелем моего отца. Это был умный и начитанный старик, хороший хозяин и видный в станице казак. Действительную службу он прошел в Новочеркасске. Там он встретил своих станичников — учащуюся молодежь, которая снабжала его книгами, журналами... Он заинтересовался далеким прошлым Донского края... «А когда я в первый раз попал в Донской музей — у меня закружилась голова... Да и было отчего... Вот ряд окровавленных и обвеянных славой знамен, убедительно и красочно напоминающих о героических делах наших дедов и отцов. Вот военные принадлежности тех отдаленных времен и тут же шашка славного атамана Платова... Манускрипты, грамоты, приказы, благодарности с подписями высочайших особ и известнейших военачальников. И это с самых первых времен выхода Донского казачества на обще-Российскую арену...
— И, закрыв глаза, я вижу их
Угрюмых в шрамах боевых... —
М. Волкова
А какая масса археологических находок, переносящих в далекое прошлое Родного Края. При всякой возможности я посещал музей и был одним из усерднейших изследователей его неоценимых исторических богатств, постоянно пополняемых... Все еще надеюсь побывать в нашем Донском музее и тебе советую также, когда подрастешь...»!
Несколько минут мы молча идем рядом около нагруженных возов и мне казалось, что за это время он побывал в далеком музее...
«А видишь вон эти курганы? А кто их насыпал? А что под ними похоронено? А сколько кладов еще не откопано? А слыхал ли ты, что над этими кладами иногда горят огоньки и что клад в то время — говорят, выходит почти на поверхность и что тогда его можно взять... если хватит духу и не струсишь...»!?
Намотал я себе на ус и решил кое-что предпринять при случае вместе со своими друзьями-приятелями.
В четырех верстах от станицы в займище хутора Валуйского и почти на самом берегу Гнилого озера среди широкой поляны стоял многовековой дуб, выделяясь своей грандиозностью: в пять обхватов ствол и почти до неба верхушка. Опустившиеся ветки разбросал на много саженей вокруг себя. Черная грубая кора покрывает его могучий ствол. Странно, что никакое животное в знойные дни не искало отдыха под его тенистыми ветвями. Даже свиньи обходили и не трогали с него жолудей... Он был, как говорят, проклят... Шопотом разсказывали старые люди, что тут зарыт клад разбойниками-живорезами и что его богатства омыты кровью и слезами человеческими... и что под его ветвями в известные дни собираются черти, ведьмы и другая нечисть... Редко кто отваживался посетить ночью это место: страшно... А если иногда, по необходимости, в поисках заблудившегося теленка, кто и попадал сюда, то крестясь и читая молитвы, быстрехонько проходил мимо страшного дуба.
Другие мелкие дубы на почтительном расстоянии густой стеной окружали его, как бы защищая от всяких невзгод. А еще дальше стройными рядами расположились хрупкие, недолговечные и вечно шепчущиеся между собой топольки, замыкая почетный круг.
И когда подует северный холодный ветер, зашумит отдаленный, густой искусственно насаженный по берегу Донца бор, начнут хмурые дубы-адъютанты тупыми кивками своих голов приветствовать своего вечного шефа и шумящие нежные молодые топольки поспешат выразить им свою солидарность. А он — спокойный, гордый своею неприступностью — только лепетом своих верхних листков непринужденно ответит на многочисленные и шумные приветствия. Весь организм его, как гранит, неподвижен и как будто застыл в вечном сне... И только когда страшный ураган ворвется в этот край, нанося сокрушительные удары молодым дубам и их соседям, он разсердится и... забренчит... Быть непогоде! С тревожными криками закрутятся группами грачи около дуба великана, как бы испрашивая разрешения укрыться в лесах. Тревожно защекочут недоверчивые сороки и, хлопая своими длинными хвостами, поспешат дальше, чтобы поделиться новостями. При восходе солнца половина поляны пряталась в его тени, а после полудня — другая и весь его могучий корпус отражался в водах озера.
Вся поляна вокруг дуба-великана покрыта ямами. Это результат работ смельчаков, желавших завладеть кладом.
Старейший дед Жилкин нам рассказывал, что он когда-то тоже участвовал в одной из экспедиций и в последнюю минуту, когда клад был почти в руках, он поднял голову и увидел на дубе страшного черта с огненными вертящимися глазами и перекосившейся ужасной рожей...
«У меня чуть не лопнуло сердце и я убежал»... И тут же поучительно добавлял: «нужно быть там точно в 12 часов ночи и когда зазвонят в церкви, копать там, где появятся огни, и не поднимать головы: как только взглянешь — не выдержишь и все пропало...»
«А впрочем, ребятушки, Полит и Никанор вам многое могут поведать... они ведь жертвы этих похождений». Полита нашли на мельнице, где он был мирошником. С двух слов он нас понял...
«Пробовали мы с Никанором овладеть кладом... да только на всю жисть и ходю теперь как заседланная корова с горбом... вот видите...? «Он» тоже не хочет выпустить клад из своих рук. И получается так: кто кого... В кромешной темноте «он» меня как звезданул! вроде как бы оглоблей или колом... Пришол я в себя часа через два: рачки полез через огород. Слышу из копанки стон. Оказался там мой храбрый Никонорушка. С горем пополам вытащил, а он бедняга головы не повернет... ему тоже примочил и он всю жисть остался калекой, как и я...»
Рассказ Полита нас смутил. Иметь дело с чертом...?! Но мы решили вооружиться, как следует и... постоять до конца.
Мы часто поздними вечерами встречались на берегу речки, в роще, обдумывая все подробности нашего плана и делясь новостями.
«Я был с отцом в Луганске на базаре и видел Семку. Ничего, братцы, у него казачьего не осталось: носит он тройку, щеблеты, при часах, грает на балалайке и подпевает: — На вокзале в крайнем зале труп без головы нашли. Пока голову искали... ноги поднялись — пошли... —
возвращаться в станицу и не думает; живет у одних хороших людей в чистоте и довольстве. Много наших теперь ищут лучшей жизни. Смотрите: Костя гвардеец — настоящий генерал в банке. Смех берет, когда вспомню, как он разсказывал.
«Определили меня, значитца, в гвардию и привезли нас в самый Петербурх. Выше меня во всем полку никого не было и очутился я на самом правом фланге. Вот один раз Великий князь Миколай Миколаич прибыл в наш полк. Сам высокий, как верблюд, а до меня не хватит. Поровнялся со мной и сразу: «Какой станицы, молодец»? А я ему по привычке: «Самой лучшей, Ваше Им. Высочество!» А князь к командиру полка: «Разве есть такая станица на Дону?» — Тут я пришол в себя и говорю: «Луганской»...! Ну и пришлось же мне после отдуваться» —
«А что это у вас, Мишка, в воскресенье какая-то ругня была?»
«Гм... Все это затеял Максим... он давно ведь не в ладах с Архипом и решил при людях его под ноготь взять. Собралось человек 6-7 около амбара, а в это время проходит Архип. Ни с того, ни с сего и кричит, чтобы зашел. Ну, тот зашел, поздоровался честь-честью. А Максим сразу к нему «ты кажется поваром был?» — «Да, да, еще в офицерском собрании». «Значит, у тебя хороший нюх... А ну-ка, нюхни вот это и скажи, кобель или кот тут побывал?»
Не все однако верили в существование клада под черным дубом-великаном... и прежде всех Микола-гармонист «забубённая головушка». «Не будет дуба, не будет и клада...» «Я его приведу в христианский вид… я его окастрирую и все разговоры сразу прекратятся...» Но направила нечистая сила Миколкин топор не в тело дуба, а в собственную его ногу. Долго Миколка ходил на трех ногах, все собирался добраться до дуба.
В молодости Миколка посещал музыкальную школу в городе, постиг премудрость нот и стал непревзойденным виртуозом гармонистом. Было, как развернет свою двухрядку до отказа, а сам подпевает:
Вот скрылось солнце за горою, сидит казачка у дверей и в дальний путь смотрит с тоскою и слезы льются из очей... А к тому времени уже собрались и молодые казаки.
— А ну-ка, начинай нашу Донецкую: Ой ты степь, да моя, степь, степь широкая, степь раздольная! Ой ты, конь да ты мой конь, конь товарищ верный мой...!
Под металлические звуки гармошки льется хором хорошая казачья песня, унося слушателей в далекую и широкую степь, где лежит казак порубанный, порезанный и дротиком поштрикапный.
А нам не до песен. Клад под страшным дубом нас манит к себе.
Нас трое. Мы взяли легкий заостренный лом, лопату отточенную, как бритва, и мешок. А для верности и без ведома родителей Влас прихватил заряженную «двухсмолку». Все до мелочей предусмотрено.
Дело наше верное...
В точно определенное время мы на месте. Сердце молотом стучит в груди... дрожат колени... щелкают зубы...
Бом... бом.. бом... бьют часы е церкви 12, и вдруг как будто под дубом мелькнул слабый синеватый огонек... Все трое бросились вперед.
Вдруг Влас неожиданно сорвался в яму и в этот момент раздался оглушительный выстрел его «двухсмолки», осветивший кромешную тьму вокруг нас. В ночной тишине послышался крик испуганных птиц, пролетевших с шумом над нашими головами. И как гром раздалось нечеловеческое ого-го-го! От неожиданности Арсен упал на Власа. «Кто-то душит...» кричат оба.. Спасайся, кто может. Мне показалось, что что-то страшное мелькнуло за деревом, издавая странный хрыплый звук и постукивая копытом. Волосы у меня стали дыбом.
Я с ломом в руках, готовый сокрушить все на своем пути, бросился прочь. Мои храбрые товарищи последовали за мною. Мы без сговора направились к речке, так как от нас шли «чижолые» запахи.
И нам не удалось завладеть кладом...
Франция.
М. А. Петров
РК № 49. Ноябрь-Декабрь 1968
