Казачья музыка

В конце этого же лета в Берлине состоялась очередная Олимпиада, предвиделась некото­рая работа и для хора, а потому было решено провести лето возле Берлина. Квартирьеры, отправленные на поиски подходящего места, остановились на Кирхмезере, куда хор по окончании концертов и направился.

Кирхмезер, куда сразу съехался почти весь хор, был небольшим благоустроенным новым рабочим поселком. В каждой довольно про­сторной квартире небольшого двухэтажного домика имелась хорошая ванная комната с проточной горячей и холодной водой и всеми прочими современными удобствами. В этих рабочих квартирах и разместился хор с се­мьями и лишь несколько человек поселились или в маленьком отеле, или в более комфор­табельной обстановке частных домов. Развле­каться в Кирхмезере было негде, да на это у нас и времени не хватало, т. к. все лето, с не­значительными перерывами, было занято ка­кой-нибудь работой. Главной из них было участие хора в нескольких фильмах в кино­студиях, близкого от Кирхмезера, Ноебабельсберга. Готовился большой фильм «Москва — Шанхай», с участием Поля Нэгри и еще одной юной артистки, игравшей роль ее доче­ри. Сюжет фильма был построен на том, что и мать и дочь влюбляются в одного и того же молодого человека, хориста по роли. В сцене концертного отделения этот артист находился среди наших теноров. Главной работой для хора была сцена Пасхального богослужения с крестным ходом, с пением «Воскресение Твое, Христе Спасе», коротким богослужени­ем перед закрытыми дверями храма и возвра­щение в алтарь с пением «Христос Воскресе». Духовенство изображалось нашими хо­ристами .облаченными в стихари и ризы. Режессировал фильм известный немецкий ар­тист Поль Вегенэр. Сцену розговен он наста­ивал проводить в сутолоке, толкотне и пос­пешности, и чуть ли не с вырыванием блюд из рук друг у друга. Когда же ему заявили, что в России никто, нигде и никогда не разго­влялся подобным образом, он возразил: — «что вы мне рассказываете. Я недавно был в России и видел, как русские разговляются». Наверное, ему дали представление в «Клубе безбожников». Статистов в сцене розговен было много, но все подходили к столу не спе­ша, брали на тарелке съестное и также не спеша отходили. Никакой толкотни и сутоло­ки проявлено не было.

Фильм сам по себе был грустный, а одно место в нем никак не удавалось и его много раз повторяли. У Поля Нэгри в этом месте каждый раз по щекам скатывались слезы. Перед каждым повторением кинооператорша приводила артистку в надлежащий вид — вы­тирала ей лицо и слегка припудривала, и все же в нужный момент у Поля Нэгри опять и опять катились слезы. Конец фильма был все таки утешительный: мать, побежденная до­черью, примирилась со своим положением.

В один прекрасный день хор получил пре­дложение от супруги английского премьера Балдвина выступить, в качестве дивертисмен­та, на устраиваемом ею с благотворительной целью чае для особо знатных гостей. До на­чала спевок было еще далеко и хор предло­жение принял. К назначеному времени, в спальном вагоне, прибыли мы в Лондон. В четыре часа пополудни в небольшом саду при доме премьера, где были расставлены столы и стулья, начался файф-о-клок. Приглашен­ных было человек 35 чопорных дам и муж­чин. Помещением для приведения себя в по­рядок хору служил огромный кабинет, где обычно происходили заседания Совета мини­стров. Вдоль стен располагались вешалки с указанием, какому министру которая из них принадлежит. В ожидании начала концерта мы отдыхали в удобных министерских крес­лах за большим столом. На столе стояла чер­нильница, перо и стопка титульной бумаги премьера. Бумага нас заинтересовала и кто взял на память один, а кто и два листа. Стоп­ка заметно растаяла. Служащий заметил, за­волновался и стал просить взявших положить бумагу обратно. Кое-кто вернул.

Наш концерт не представлял большого ин­тереса, слушателей было мало, да и пели мы всего два отделения, но побывать в этом ка­бинете, где решались важнейшие дела импе­рии, все же представляло большой интерес. Не здесь ли было принято решение прекра­тить всякую помощь Белой Армии, не отсюда ли раздалось провозглашение, господству­ющих и поныне в мировой политике, пошлых установок — торговать можно и с людоедами; не отсюда ли впоследствии вышло распоря­жение о кровавой расправе с казаками в Льенце, и о выдаче Власовцев и Дипи в дру­гих местах?

Время посещения нами Лондона совпало с гастролями в нем двух русских балетов: Ба­лет Базиля и Балет Монтэ-Карло. Хор вос­пользовался приглашением и посетил балет Базиля, выступавший в Ковен-Гардене. Пос­мотреть было и на кого и на что. Роскошный зал был заполнен нарядной публикой, пре­красный оркестр, замечательные декорации и балет, блиставший талантами молодых ис­полнительниц — Баранова, Туманова, Рябушинская и, слегка постарше их, изящная и грациозная Данилова. Из мужского состава в памяти остался Лишин, хорошо запомнился «Голубой Дунай» с А. Даниловой в главной роли.. «Половецкие пляски» исполнялись в ураганном темпе. В русском танце выступа­ла уже пожилая заслуженная балерина ста­рого времени. Впечатление от всего балета осталось прекрасное.

Возвращаясь из Лондона через Голландию, хор остановился в Гильверсуме, где пел боль­шую программу на радиостанции, и через день снова вернулся в Кирхмэзэр. Однако там долго отдыхать не пришлось, т. к. в ско­рости, в «День Русской культуры» в Берли­не, мы выступали с концертом. Кроме того, нам неоднократно было нужно ездить в Бер­лин в американское консульство, то на опро­сы, то на медицинское освидетельствование. Часто наведывались мы в киностудию Ноебабельсбэрг, снимаясь в коротких, так называ­емых «культурфильмах». Напели «Боярская Свадьба», заснятые в «Тереме», украинский фильм «У колодца», запомнился и фильм монастырский, для которого была сооружена просторная церковь.

Начинался этот фильм звоном, созывавшем братию на вечернюю молитву. На фоне звона тихо звучал напетый хором раньше «Вечер­ний звон». Хористы, в монашеском одеянии, все с бородами, постепенно, не торопясь, вхо­дили в храм и становились на свои места по партиям. После всех степенно входил регент, занимал свое место, давал тон и вторые басы в полумраке начинали запев «Блажен муж» Киево-Печерской Лавры. «Блажен муж, Аллилуйя». Кононарх продолжал стих: «иже не иде на совет нечествых». Хор повторял весь первый стих. Музыка-шедевр творчества на­ших древних предков-монахов. Четко, не спе­ша, Кононарх пропевает второй стих, после него хор поет тот же стих. Дальше следует третий стих и заключительное: «Аллилуя, аллилуя, аллилуя, — слава Тебе Боже». И древнее монастырское песнопение, вдохно­венно исполненное хором, и сонм бородатых монахов, все было так гармонично и правдиво, что невольно переносило нас в глубокую древность. Эта захватывающая, граничащая с реальностью, правдивость, по всей вероят­ности послужила причиной того, что цензура безбожников национал-соц. партии не пропу­стила этот фильм на экраны, и даже нам — хору было отказано просмотреть и прослу­шать столь необычайный фильм.

Увидеть олимпийские состязания хору не удалось, т. к. они происходили в то время, когда мы усиленно готовили новую программу, но перед началом репетиций, в олимпий­ском городке, хор дал концерт для уже съе­хавшихся спортсменов.

После съемок украинского фильма, мы вместе с режиссером снимались на фоне хаты с соломенной крышей и садочка с подсолну­хами. Эта фотография 33-х хористов, регента и режиссера сохранила свежесть и по сие вре­мя. В 36-37 годах в хоре оставалось 12 чело­век основоположников, певших еще в Болга­рии, из 34-х человек 16 были природными донскими казаками и два — терцами.

Лето 36-го года было насыщено работой в киностудиях, концертами и хлопотами по по­лучению квотных виз для въезда в С. Ш. А. В сентябре, как и всегда, около трех недель мы пели в Европе, после чего погрузились на па­роход и отправились в Нью-Йорк, уже по квотной визе. Ежедневно на пароходе устраи­вались двухчасовые спевки, на которых ре­гент снова проявлял настойчивость, упорство и неизсякаемую энергию в отделке и предель­ной шлифовке всех номеров программы.

Работа хора в С. Ш. А. и Канаде и на сей раз требовала большого напряжения, прохо­дила она в чисто деловой обстановке: концер­тный зал, отель автобусы, поезда. Без вся­ких особых происшествий закончили мы на­ше американское турнэ и к встрече Нового Года вернулись в Берлин. Также нормально протекала работа хора в Европе, но уже без особой «американской спешки».

Весной 37-го года хор снова посетил Юго­славию.

Из Белграда, с сонмом русского духовенства, во главе с покойным Митр. Анастасием, хор ездил в Опленац, где покоится прах убиенно­го короля Александра. В церкви, у места упо­коения, была отслужена торжественная пани­хида, на которой присутствовало много рус­ских и сербов, приехавших из Белграда, и представителей Двора. По окончании панихи­ды в большом зале состоялась трапеза.

В 37-м году Германия настолько окрепла, что начала бряцать оружием и предъявлять требования, то одному, то другому из своих соседей. Нельзя сказать, что все население поддерживало Гитлера. Высшая владетельная аристократия, урезанная в своих правах, не выказывала восторгов социальными реформа­ми нац.-социалистов и их планами на буду­щее. Была какая-то оппозиция режиму и среди юной молодежи, не стремившейся по­пасть в «Гитлер-юнге». По началу, мы как то не обращали внимания на то, что в боль­ших городах, и особенно в Берлине, по окон­чании концертов зеленая молодежь обяза­тельно требовала «Плятова». («Славим Пла­това героя») требования — «Плятова» — не прекращались, пока эта песня не была спета. Затем в Берлине было запрещено петь «Пла­това», а вскоре последовало распоряжение полиции; после двух бисов хор должен был покидать зал Филармонии.

Как-то, на другой день после концерта, я зашел к дантисту исправить какие то непо­ладки в зубах. Дантист, у которого была дочь — подросток, обратился ко мне с вопросом: «А вы знаете, что вчера случилось в Филар­монии после вашего концерта?». И он расска­зал мне, со слов дочери, что когда хор уже перестал появляться на вызовы, а молодежь все еще требовала спеть «Плятова», в зал вошел наряд полиции и забрал всех, кто еще находился в зале, и в том числе его дочь.

В участке всем учинили допрос, кто прина­длежит к какой организации? Почему требо­вали исполнения — «Платова»? и пр. После опроса всех отпустили со строгим предупреж­дением на будущее. Впоследствии выясни­лось, что часть зеленой молодежи, не состоя в «Гитлер-Юнге», состоит в бой-скаутах, к которым власти относились недружелюбно. Это юношество почему то избрало «Славим Платова героя» своей объединяющей песней.