Казачья музыка

Оказавшись свободными до начала авгу­ста, когда должна была начаться подготовка новой программы на сезон 1928-29 года, хо­ристы разъехались кто-куда. Многие почти сразу направились в Штарнберг, что же ка­сается меня, то я сначала съездил в Дрез­ден, имея в виду экипироваться вещами для летних каникул. В Дрездене мне удалось до­вольно тщательно ознакомиться со знамени­той картинной галереей и насладиться со­зерцанием картин непревзойденных худож­ников. Обилие впечатлений от множества ви­денных картин во всевозможных галереях всех пяти континентов не дает возможности стройной градации всех этих шедевров, но в Дрезденской галерее я был буквально оше­ломлен, попав в зал, заполненный творчест­вом Рубенса. Какое обилие красок, какая яр­кость и сила изобразительности его персона­жей, особенно в их дородной женской поло­вине.

Незабываемое впечатление произвела на меня Сикстинская Мадонна Рафаэля. Карти­на, довольно большого размера, помещена в отдельной комнате, у противоположной кар­тине стены, для удобства посетителей, поста­влена скамья. Позднее мне не раз приходи­лось сидеть на этой скамье и проводить на ней немало времени.

Удовлетворив свою любознательность и покончив свои личные дела, из Дрездена пое­хал в Штарнберг. Но ни сам городишко, ни озеро, где можно было купаться только в оп­ределенном месте, где для этого была постро­ена большая купальня с кабинками, меня ни­сколько не привлекали. Меня, выросшего в степной груши, всегда тянуло к простору, по­лям, зелени. За недалекой околицей городка среди хлебных полос, пастбищ, скошенных лугов, на чистом и свежем воздухе нашел я отдых для легких, для глаз и нервов, устав­ших от постоянной суеты и сутолоки люд­ских скопищ.

Скоро начали съезжаться все хористы, поя­вились и новые, заменившие двух оставив­ших хор теноров. Один из вновь появивших­ся, тенор-альтино, в действительности не был новичком и только вернулся в оставленный им некогда хор; другой же, новенький, обла­дал звонким серебристым голосом. Из ушед­ших мне было особенно жаль М. Соболева. Певец во всех отношениях культурный, он умел передать характер любой исполняемой им вещи. Его «Серенада» Абта дышала юж­ной страстью, его «Сенин» Добровейна были полны задора, его «Колыбельная» Гречани­нова передавала нежную материнскую забо­ту о ребенке, а «Былина» («То не белая бе­реза к земле клонится...») была ровное, спо­койно-эпическое повествование.

С уходом М. Соболева все эти номера так­же ушли навсегда из репертуара. Теперь на смену ему пришли другие прекрасные соли­сты и другие сольные номера, пополнившие арсенал нового репертуара. Не могу с точно­стью сказать, какие именно вещи относились к сезону 28-29, или к 29-30 гг. т. е. до поез­дки в С.Ш.А., но за эти годы в программу во­шли: «Замело тебя снегом, Россия», «Зво­нили звоны», «Расцветали в поле цветики», «Песнь индийского гостя», «В темном лесе» — Пащенко, «Меж крутых бережков», «В селе малом» и др.

Из церковных песнопений в эти годы были введены в репертуар: «Аллилуя», «Упокой, Господи» и «Вечная память» — из панихи­ды Чеснокова, «Внуши Боже» и ежегодно новое «Верую» — Гречанинова, Архангель­ского, Кастальского. Были введены и «Во царствии Твоем» — двух композиторов, «Те­бе поем» — Рахманинова, «Великая ектинья» — Гречанинова.

Из Нью-Йорка были получены от проф. К. Н. Шведова его аранжировки и композиции светских вещей: «Справка о Доне. каз. хо­ре», «Очи черные», «Лезгинка», «Две гита­ры». В первой рассказывалась жизнь и ис­тория регента и хористов; Великая война, война гражданская и наконец сцена. Начи­нался этот большой номер с «Всколыхнулся, взволновался...», а заканчивался «Много лет Войску Донскому». В «Справке» было мно­го сольных фраз, среди них и боевая русская песня «Пусть свищут пули», а перед самым концом красивое соло баритона на слова: «Нам же, Боже, пошли силы нести наше но­вое знамя, знамя искусства, с честью и сла­вой».

Почти все аранжировки проф. Шведова бы­вали очень сложны и не так легко усваива­лись хором, но они были так прекрасны, что вполне оправдывали затраченные усилия. В новую программу вошло и несколько аран­жировок Жарова, главным образом казачьих песен и церковных песнопений.

Его большими аранжировками хор стал обогащаться позднее, когда серьезно заболел проф. Шведов.

Усердно работая над новой программой, хор, после спевок, уделял не мало времени общим собраниям, о которых я уже упоми­нал ранее. Считаю нужным познакомить чи­тателей с тем, с чем мне пришлось познако­миться более подробно, как избранному сна­чала членом, а потом председателем ревизи­онной комиссии. Начну с того, что прошед­ший сезон закончился разрывом с дирекцией, платившей хору определенный гонорар и не согласившейся работать на процентах. За раз­рыв контракта, хору по суду пришлось упла­тить сто тысяч немецких марок. Кроме то­го, на нас лежали моральные обязательства в отношении к обездоленным инвалидам из нашей воинской среды. Чаще всего, хор да­вал концерты в пользу Союза Инвалидов в Париже, а затем и в Нью-Йорке. Иногда хор из своих концертов делал солидные отчисле­ния в пользу инвалидов. Прекрасно помню, что на долю Союза Инв. с одного концерта пришлось 13 000 фр. Иногда Союзу Инв. да­валось солидное количество билетов для про­дажи в их пользу. С первых же лет нала­женной регулярной концертной работы хор считал своим долгом высылку ежемесячно двухсот нем. марок Донскому Атаману на представительство и ста марок ген. Гусельщикову, командиру того полка, из рядов ко­торого вышел хор. 100 марок посылалось и одному хористу, вынужденному покинуть хор по состоянию здоровья.

В ежемесячные ассигновки хора входила сумма на поддержание Храма-Памятника в Лейпциге. Но часто во время концертных турнэ за помощью обращались и люди, попав­шие в беду, и остро нуждающиеся храмы, и не помню, чтобы кто-нибудь ушел с пустыми руками. Будучи в течении почти двадцати лет кассиром хора, во время наших разъездов я ведал делом помощи и хорошо помню ста­рика полковника, жившего в Манхейме в бомбоубежище и во время наших приездов в Манхейм регулярно поджидавшего кассира при выходе из концертной залы. В Фленебурге приходил за «данью» старик гусляр и ска­зитель Котомкин, который всегда подносил хору букетик полевых цветов и каждый раз со сцены читал трогательное приветствие на гуслярный лад. В Мюнстэре, где мы пели в огромной выставочной зале, пришел в арти­стическую уже пожилой исхудавший казак, родной брат Кузьмы Крючкова, оказавшийся в нужде; в каком то маленьком городке, не­подалеку от Гамбурга, обратился за помощью казак-инвалид, искалечившийся на джиги­товке. Незадолго до происшедшего с ним нес­частия, он имел свою небольшую группу джигитов, которую теперь пришлось распу­стить. Много прошло этих горемык, несчаст­ных, обездоленных и не было времени погово­рить, расспросить, какая беда их постигла, но помочь надо было.

К концу августа новая программа была го­това и первая проба произошла в Гермиш-Партенкирхен, известном курорте, знамени­том своим зимним спортом. Впоследствии на этом курорте мы давали концерты в самый разгар зимнего сезона, когда он был наводнен иностранцами. Лето, проведенное в этом го­родке, в полу-городской обстановке, не оста­вило ярких воспоминаний. Регулярные концерты хор начал с соседнего Мюнхена и про­должал их по жел-дорожной линии Мюнхен- Берлин. Второй концерт был дан в Регенсбурге.

1928-ой год был переходным в фильмовом деле в Европе; наряду с немыми, стали поя­вляться фильмы говорящие, вернее полу-говорящие. Тотчас мы получили предложение участвовать в полуговорящем фильме «Бе­лый Дьявол», посвященном борьбе Шамиля. Так как в Германии это была первая попыт­ка-проба перехода к говорящим фильмам, то работа двигалась медленно и хор был занят чуть ли не три недели. Наша роль сводилась к пению или на сцене, или за кулисами. Ког­да приходилось петь на сцене, то, одетые в летнюю солдатскую форму, мы сидели вокруг бутафорского костра и пели, увы, все тоже «Эй ухнем», на которое был такой спрос, что его клеили даже туда, куда совсем не шло. Впрочем, у костра пели еще что то. Когда же надо было петь за кулисами, то на пол кла­лись большие листы железа, по которым хор, давая «ножку», маршировал или делал шаг на месте и пел залихватские солдатские пес­ни, из которых хорошо запомнилась только «Взвейтесь соколы орлами», да и то потому, что петь ее приходилось целыми часами под­ряд. Режиссером этого фильма был Волков и две главные мужские роли исполнялись то­же русскими: Мозжухиным и Мурским. Ив. Мозжухин играл Шамиля, главную женскую роль — императрицы исполняла обаятельная Лиль Даговер. Мозжухин не владел ни одним иностранным языком, что и привело его к большой трагедии: с появлением первых го­ворящих фильмов ему пришлось прекратить свою кинематографическую карьеру, в пол­ном расцвете своего таланта.

Во время нашей работы в фильме «Белый Дьявол» хор получил предложение от другой кинематографической фирмы напеть для фильма «Двенадцать разбойников» два но­мера: «Отче наш» и «Кудеяра». Эту работу мы делали в концертном исполнении. Яви­лись в студию в своей казачьей форме, пост­роились на большом подиуме и пели сперва один номер, до тех пор, пока он не был при­нят дирекцией, а затем точно также и вто­рой. Все это было закончено в один вечер.

Вслед за окончанием работы хора в полу­говорящих фильмах, в небольшой церкви вблизи вокзала «Ам Цоо», состоялось брако­сочетание, венчавшихся одновременно, двух пар. Хор пел под управлением хориста В. Чижова, т. к. сам регент Жаров, со своею неве­стой H. Н. Кудаш, находился в первой паре; вторую пару составлял тенор солист А. П.

Яровицкий с избранной им спутницей жизни. После венчания это большое семейное торже­ство было отмечено пышным свадебным пи­ром, на котором, в качестве самого почетного и желанного гостя, присутствовал Донской Атаман ген. А. П. Богаевский.